Глава 3
Седьмое доказательство
-Да, было около десяти часов утра, досточтимый Иван Николаевич, -
сказал профессор.
Поэт провел рукою по лицу, как человек, только что очнувшийся, и
увидел, что на Патриарших вечер.
Вода в пруде почернела, и легкая лодочка уже скользила по ней, и
слышался плеск весла и смешки какой-то гражданки в лодочке. В аллеях
на скамейках появилась публика, но опять-таки на всех трех сторонах
квадрата, кроме той, где были наши собеседники.
Небо над Москвой как бы выцвело, и совершенно отчетливо была видна
в высоте полная луна, но еще не золотая, а белая. Дышать стало гораздо
легче, и голоса под липами звучали мягче, по-вечернему.
"Как же это я не заметил, что он успел сплести целый рассказ?.. -
Подумал бездомный в изумлении, - ведь вот уже и вечер! А может, это и
не он рассказывал, а просто я заснул и все это мне приснилось?"
Но надо полагать, что все-таки рассказывал профессор, иначе
придется допустить, что то же самое приснилось и Берлиозу, потому что
тот сказал, внимательно всматриваясь в лицо иностранца:
- Ваш рассказ чрезвычайно интересен, профессор, хотя он и
совершенно не совпадает с евангельскими рассказами.
- Помилуйте, - снисходительно усмехнувшись, отозвался профессор, -
уж кто-кто, а вы-то должны знать, что ровно ничего из того, что
написано в евангелиях, не происходило на самом деле никогда, и если мы
начнем ссылаться на евангелия как на исторический источник... - Он еще
раз усмехнулся, и Берлиоз осекся, потому что буквально то же самое он
говорил бездомному, идя с тем по бронной к Патриаршим прудам.
- Это так, - заметил Берлиоз, - но боюсь, что никто не может
подтвердить, что и то, что вы нам рассказывали, происходило на самом
деле.
- О нет! Это может кто подтвердить! - Начиная говорить ломаным
языком, чрезвычайно уверенно ответил профессор и неожиданно таинственно
поманил обоих приятелей к себе поближе.
Те наклонились к нему с обеих сторон, и он сказал, но уже без
всякого акцента, который у него, черт знает почему, то пропадал, то
появлялся:
- Дело в том... - Тут профессор пугливо оглянулся и заговорил
шепотом, - что я лично присутствовал при всем этом. И на балконе был у
понтия Пилата, и в саду, когда он с каифой разговаривал, и на помосте,
но только тайно, инкогнито, так сказать, так что прошу вас - никому ни
слова и полный секрет!.. Тсс!
Наступило молчание, и Берлиоз побледнел.
- Вы... Вы сколько времени в Москве? - Дрогнувшим голосом спросил
он.
- А я только что сию минуту приехал в Москву, - растерянно ответил
профессор, и тут только приятели догадались заглянуть ему как следует в
глаза и убедились в том, что левый, зеленый, у него совершенно безумен,
а правый - пуст, черен и мертв.
"Вот тебе все и объяснилось! - Подумал Берлиоз в смятении, -
приехал сумасшедший немец или только что спятил на Патриарших. Вот так
история!"
Да, действительно, объяснилось все: и страннейший завтрак у
покойного философа канта, и дурацкие речи про подсолнечное масло и
аннушку, и предсказания о том, что голова будет отрублена, и все прочее
- профессор был сумасшедший.
Берлиоз тотчас сообразил, что следует делать. Откинувшись на
спинку скамьи, он за спиною профессора замигал бездомному, - не
противоречь, мол, ему, - но растерявшийся поэт этих сигналов не понял.
- Да, да, да, - возбужденно говорил Берлиоз, - впрочем, все это
возможно! Даже очень возможно, и Понтий Пилат, и балкон, и тому
подобное... А вы одни приехали или с супругой?
- Один, один, я всегда один, - горько ответил профессор.
- А где же ваши вещи, профессор? - Вкрадчиво спрашивал Берлиоз, -
в "Метрополе"? Вы где остановились?
- Я? Нигде, - ответил полоумный немец, тоскливо и дико блуждая
зеленым глазом по Патриаршим прудам.
- Как? А... Где же вы будете жить?
- В вашей квартире, - вдруг развязно ответил сумасшедший и
подмигнул.
- Я... Я очень рад, - забормотал Берлиоз, - но, право, у меня вам
будет неудобно... А в "Метрополе" чудесные номера, это первоклассная
гостиница...
- А дьявола тоже нет? - Вдруг весело осведомился больной у Ивана
Николаевича.
- И дьявола...
- Не противоречь! - Одними губами шепнул Берлиоз, обрушиваясь за
спину профессора и гримасничая.
- Нету никакого дьявола! - Растерявшись от всей этой муры,
вскричал Иван Николаевич не то, что нужно, - вот наказание! Перестаньте
вы психовать.
Тут безумный расхохотался так, что из липы над головами сидящих
выпорхнул воробей.
- Ну, уж это положительно интересно, - трясясь от хохота
проговорил профессор, - что же это у вас, чего ни хватишься, ничего
нет! - Он перестал хохотать внезапно и, что вполне понятно при
душевной болезни, после хохота впал в другую крайность - раздражился и
крикнул сурово: - так, стало быть, так-таки и нету?
- Успокойтесь, успокойтесь, успокойтесь, профессор, - бормотал
Берлиоз, опасаясь волновать больного, - вы посидите минуточку здесь с
товарищем бездомным, а я только сбегаю на угол, звякну по телефону, а
потом мы вас проводим, куда вы хотите. Ведь вы не знаете города...
План Берлиоза следует признать правильным: нужно было добежать до
ближайшего телефона-автомата и сообщить в бюро иностранцев о том, что
вот, мол, приезжий из-за границы консультант сидит на Патриарших прудах
в состоянии явно ненормальном. Так вот, необходимо принять меры, а то
получается какая-то неприятная чепуха.
- Позвонить? Ну что же, позвоните, - печально согласился больной
и вдруг страстно попросил: - но умоляю вас на прощанье, поверьте хоть
в то, что дьявол существует! О большем я уж вас и не прошу. Имейте в
виду, что на это существует седьмое доказательство, и уж самое
надежное! И вам оно сейчас будет предъявлено.
- Хорошо, хорошо, - фальшиво-ласково говорил Берлиоз и, подмигнув
расстроенному поэту, которому вовсе не улыбалась мысль караулить
сумасшедшего немца, устремился к тому выходу с Патриарших, что
находится на углу бронной и ермолаевского переулка.
А профессор тотчас же как будто выздоровел и посветлел.
- Михаил Александрович! - Крикнул он вдогонку Берлиозу.
Тот вздрогнул, обернулся, но успокоил себя мыслью, что его имя и
отчество известны профессору также из каких-нибудь газет. А профессор
прокричал, сложив руки рупором:
- Не прикажете ли, я велю сейчас дать телеграмму вашему дяде в
киев?
И опять передернуло Берлиоза. Откуда же сумасшедший знает о
существовании киевского дяди? Ведь об этом ни в каких газетах, уж
наверно, ничего не сказано. Эге-ге, уж не прав ли бездомный? А ну как
документы эти липовые? Ах, до чего странный субъект. Звонить, звонить!
Сейчас же звонить! Его быстро разъяснят!
И, ничего не слушая более, Берлиоз побежал дальше.
Тут у самого выхода на бронную со скамейки навстречу редактору
поднялся в точности тот самый гражданин, что тогда при свете солнца
вылепился из жирного зноя. Только сейчас он был уже не воздушный, а
обыкновенный, плотский, и в начинающихся сумерках Берлиоз отчетливо
разглядел, что усишки у него, как куриные перья, глазки маленькие,
иронические и полупьяные, а брючки клетчатые, подтянутые настолько, что
видны грязные белые носки.
Михаил Александрович так и попятился, но утешил себя тем
соображением, что это глупое совпадение и что вообще сейчас об этом
некогда размышлять.
- Турникет ищете, гражданин? - Треснувшим тенором осведомился
клетчатый тип, - сюда пожалуйте! Прямо, и выйдете куда надо. С вас бы
за указание на четверть литра... Поправиться... Бывшему регенту! -
Кривляясь, субьект наотмашь снял жокейский свой картузик.
Берлиоз не стал слушать попрошайку и ломаку регента, подбежал к
турникету и взялся за него рукой. Повернув его, он уже собирался
шагнуть на рельсы, как в лицо ему брызнул красный и белый свет:
загорелась в стеклянном ящике надпись "Берегись трамвая!".
Тотчас и подлетел этот трамвай, поворачивающий по новопроложенной
линии с ермолаевского на бронную. Повернув и выйдя на прямую, он
внезапно осветился изнутри электричеством, взвыл и наддал.
Осторожный Берлиоз, хоть и стоял безопасно, решил вернуться за
рогатку, переложил руку на вертушке, сделал шаг назад. И тотчас рука
его скользнула и сорвалась, нога неудержимо, как по льду, поехала по
булыжнику, откосом сходящему к рельсам, другую ногу подбросило, и
Берлиоза выбросило на рельсы.
Стараясь за что-нибудь ухватиться, Берлиоз упал навзничь, несильно
ударившись затылком о булыжник, и успел увидеть в высоте, но справа или
слева - он уже не сообразил, - позлащенную луну. Он успел повернуться
на бок, бешеным движением в тот же миг подтянув ноги к животу, и,
повернувшись, разглядел несущееся на него с неудержимой силой
совершенно белое от ужаса лицо женщины-вагоновожатой и ее алую повязку.
Берлиоз не вскрикнул, но вокруг него отчаянными женскими голосами
завизжала вся улица. Вожатая рванула электрический тормоз, вагон сел
носом в землю, после этого мгновенно подпрыгнул, и с грохотом и звоном
из окон полетели стекла. Тут в мозгу Берлиоза кто-то отчаянно крикнул
- "Неужели?.." Еще раз, и в последний раз, мелькнула луна, но уже
разваливаясь на куски, и затем стало темно.
Трамвай накрыл Берлиоза, и под решетку патриаршей аллеи выбросило
на булыжный откос круглый темный предмет. Скатившись с этого откоса,
он запрыгал по булыжникам бронной.
Это была отрезанная голова Берлиоза.