Глава 8
Поединок между профессором и поэтом
Как раз в то время, когда сознание покинуло Степу в Ялте, то есть
около половины двенадцатого дня, оно вернулось к Ивану Николаевичу
бездомному, проснувшемуся после глубокого и продолжительного сна.
Некоторое время он соображал, каким это образом он попал в неизвестную
комнату с белыми стенами, с удивительным ночным столиком из какого-то
светлого металла и с белой шторой, за которой чувствовалось солнце.
Иван тряхнул головой, убедился в том, что она не болит, и
вспомнил, что он находится в лечебнице. Эта мысль потянула за собою
воспоминание о гибели Берлиоза, но сегодня оно не вызвало у Ивана
сильного потрясения. Выспавшись, Иван Николаевич стал поспокойнее и
соображать начал яснее. Полежав некоторое время неподвижно в
чистейшей, мягкой и удобной пружинной кровати, Иван увидел кнопку
звонка рядом с собою. По привычке трогать предметы без надобности,
Иван нажал ее. Он ожидал какого-то звона или явления вслед за нажатием
кнопки, но произошло совсем другое. В ногах Ивановой постели загорелся
матовый цилиндр, на котором было написано: "Пить". Постояв некоторое
время, цилиндр начал вращаться до тех пор, пока не выскочила надпись:
"Няня". Само собою разумеется, что хитроумный цилиндр поразил Ивана.
Надпись "Няня" сменилась надписью "Вызовите доктора".
- Гм... - Молвил Иван, не зная, что делать с этим цилиндром
дальше. Но тут повезло случайно: Иван нажал кнопку второй раз на
слове "Фельдшерица". Цилиндр тихо прозвенел в ответ, остановился,
потух, и в комнату вошла полная симпатичная женщина в белом чистом
халате и сказала Ивану:
- Доброе утро!
Иван не ответил, так как счел это приветствие в данных условиях
неуместным. В самом деле, засадили здорового человека в лечебницу, да
еще делают вид, что это так и нужно!
Женщина же тем временем, не теряя благодушного выражения лица, при
помощи одного нажима кнопки, увела штору вверх, и в комнату через
широкопетлистую и легкую решетку, доходящую до самого пола, хлынуло
солнце. За решеткой открылся балкон, за ним берег извивающейся реки и
на другом ее берегу - веселый сосновый бор.
- Пожалуйте ванну брать, - пригласила женщина, и под руками ее
раздвинулась внутренняя стена, за которой оказалось ванное отделение и
прекрасно оборудованная уборная.
Иван, хоть и решил с женщиной не разговаривать, не удержался и,
видя, как вода хлещет в ванну широкой струей из сияющего крана, сказал
с иронией:
- Ишь ты! Как в "Метрополе"!
- О нет, - с гордостью ответила женщина, - гораздо лучше. Такого
оборудования нет нигде и за границей. Ученые и врачи специально
приезжают осматривать нашу клинику. У нас каждый день интуристы
бывают.
При слове "Интурист" Ивану тотчас же вспомнился вчерашний
консультант. Иван затуманился, поглядел исподлобья и сказал:
- Интуристы... До чего же вы все интуристов обожаете! А среди
них, между прочим, разные попадаются. Я, например, вчера с таким
познакомился, что любо-дорого!
И чуть было не начал рассказывать про Понтия Пилата, но сдержался,
понимая, что женщине эти рассказы ни к чему, что все равно помочь она
ему не может.
Вымытому Ивану Николаевичу тут же было выдано решительно все, что
необходимо мужчине после ванны: выглаженная рубашка, кальсоны, носки.
Но этого мало: отворив дверь шкафика, женщина указала внутрь его и
спросила:
- Что желаете надеть - халатик или пижамку?
Прикрепленный к новому жилищу насильственно, Иван едва руками не
всплеснул от развязности женщины и молча ткнул пальцем в пижаму из
пунцовой байки.
После этого Ивана Николаевича повели по пустому и беззвучному
коридору и привели в громаднейших размеров кабинет. Иван, решив
относиться ко всему, что есть в этом на диво оборудованном здании, с
иронией, тут же мысленно окрестил кабинет "фабрикой-кухней".
И было за что. Здесь стояли шкафы и стеклянные шкафики с
блестящими никелированными инструментами. Были кресла необыкновенно
сложного устройства, какие-то пузатые лампы с сияющими колпаками,
множество склянок, и газовые горелки, и электрические провода, и
совершенно никому не известные приборы.
В кабинете за Ивана принялись трое - две женщины и один мужчина,
все в белом. Первым долгом Ивана отвели в уголок, за столик, с явною
целью кое-что у него повыспросить. Иван стал обдумывать положение.
Перед ним было три пути. Чрезвычайно соблазнял первый: кинуться на
эти лампы и замысловатые вещицы, и всех их к чертовой бабушке перебить
и таким образом выразить свой протест за то, что он задержан зря. Но
сегодняшний Иван уже значительно отличался от Ивана вчерашнего, и
первый путь показался ему сомнительным: чего доброго, они укоренятся в
мысли, что он буйный сумасшедший. Поэтому первый путь Иван отринул.
Был второй: немедленно начать повествование о консультанте и Понтии
Пилате. Однако вчерашний опыт показал, что этому рассказу не верят или
понимают его как-то извращенно. Поэтому Иван и от этого пути
отказался, решив избрать третий: замкнуться в гордом молчании.
Полностью этого осуществить не удалось и, волей-неволей, пришлось
отвечать, хоть и скупо и хмуро, на целый ряд вопросов.
И у Ивана выспросили решительно все насчет его прошлой жизни,
вплоть до того, когда и как он болел скарлатиною, лет пятнадцать тому
назад. Исписав за Иваном целую страницу, перевернули ее, и женщина в
белом перешла к расспросам о родственниках Ивана. Началась какая-то
канитель: кто умер, когда да отчего, не пил ли, не болел ли
венерическими болезнями, и все в таком же роде. В заключение попросили
рассказать о вчерашнем происшествии на Патриарших прудах, но очень не
приставали, сообщению о Понтии Пилате не удивлялись.
Тут женщина уступила Ивана мужчине, и тот взялся за него по-иному
и ни о чем уже не расспрашивал. Он измерил температуру Иванова тела,
посчитал пульс, посмотрел Ивану в глаза, светя в них какою-то лампой.
Затем на помощь мужчине пришла другая женщина, и Ивана кололи, но не
больно, чем-то в спину, рисовали у него ручкой молоточка какие-то знаки
на коже груди, стучали молоточками по коленям, отчего ноги Ивана
подпрыгивали, кололи палец и брали из него кровь, кололи в локтевом
сгибе, надевали на руки какие-то резиновые браслеты...
Иван только горько усмехался про себя и размышлял о том, как все
это глупо и странно получилось. Подумать только! Хотел предупредить
всех об опасности, грозящей от неизвестного консультанта, собирался его
изловить, а добился только того, что попал в какой-то таинственный
кабинет затем, чтобы рассказывать всякую чушь про дядю Федора, пившего
в вологде запоем. Нестерпимо глупо!
Наконец Ивана отпустили. Он был препровожден обратно в свою
комнату, где получил чашку кофе, два яйца в смятку и белый хлеб с
маслом.
Съев и выпив все предложенное, Иван решил дожидаться кого-то
главного в этом учреждении и уж у этого главного добиться и внимания к
себе, и справедливости.
И он дождался его, и очень скоро после своего завтрака.
Неожиданно открылась дверь в комнату Ивана, и в нее вошло множество
народа в белых халатах. Впереди всех шел тщательно, по-актерски
обритый человек лет сорока пяти, с приятными, но очень пронзительными
глазами и вежливыми манерами. Вся свита оказывала ему знаки внимания и
уважения, и вход его получился поэтому очень торжественным. "Как
Понтий Пилат!" - Подумалось Ивану.
Да, это был, несомненно, главный. Он сел на табурет, а все
остались стоять.
- Доктор Стравинский, - представился усевшийся Ивану и поглядел на
него дружелюбно.
- Вот, Александр Николаевич, - негромко сказал кто-то в опрятной
бородке и подал главному кругом исписанный Иванов лист.
"Целое дело сшили!" - Подумал Иван. А главный привычными глазами
пробежал лист, пробормотал: "Угу, угу..." И обменялся с окружающими
несколькими фразами на мАлоизвестном языке.
"И по-латыни, как Пилат, говорит..." - Печально подумал Иван. Тут
одно слово заставило его вздрогнуть, и это было слово "шизофрения" -
увы, уже вчера произнесенное проклятым иностранцем на Патриарших
прудах, а сегодня повторенное здесь профессором Стравинским.
"И ведь это знал!" - Тревожно подумал Иван.
Главный, по-видимому, поставил себе за правило соглашаться со всем
и радоваться всему, что бы ни говорили ему окружающие, и выражать это
словами "Славно, славно...".
- Славно! - Сказал Стравинский, возвращая кому-то лист, и
обратился к Ивану: - вы - поэт?
- Поэт, - мрачно ответил Иван и впервые вдруг почувствовал
какое-то необъяснимое отвращение к поэзии, и вспомнившиеся ему тут же
собственные его стихи показались почему-то неприятными.
Морща лицо, он, в свою очередь, спросил у Стравинского:
- Вы - профессор?
На это Стравинский предупредительно-вежливо наклонил голову.
- И вы - здесь главный? - Продолжал Иван.
Стравинский и на это поклонился.
- Мне с вами нужно поговорить, - многозначительно сказал Иван
Николаевич.
- Я для этого и пришел, - отозвался Стравинский.
- Дело вот в чем, - начал Иван, чувствуя, что настал его час, -
меня в сумасшедшие вырядили, никто не желает меня слушать!..
- О нет, мы выслушаем вас очень внимательно, - серьезно и
успокоительно сказал Стравинский, - и в сумасшедшие вас рядить ни в
коем случае не позволим.
- Так слушайте же: вчера вечером я на Патриарших прудах
встретился с таинственною личностью, иностранцем не иностранцем,
который заранее знал о смерти Берлиоза и лично видел Понтия Пилата.
Свита безмолвно и не шевелясь слушала поэта.
- Пилата? Пилат, это - который жил при Иисусе Христе? - Щурясь
на Ивана, спросил Стравинский.
- Тот самый.
- Ага, - сказал Стравинский, - а этот Берлиоз погиб под трамваем?
- Вот же именно его вчера при мне и зарезало трамваем на
Патриарших, причем этот самый загадочный гражданин...
- Знакомый Понтия Пилата? - Спросил Стравинский, очевидно,
отличавшийся большой понятливостью.
- Именно он, - подтвердил Иван, изучая Стравинского, - так вот он
сказал заранее, что Аннушка разлила подсолнечное масло... А он и
поскользнулся как раз на этом месте! Как вам это понравится? -
Многозначительно осведомился Иван, надеясь произвести большой эффект
своими словами.
Но эффекта не последовало, и Стравинский очень просто задал
следующий вопрос:
- А кто же эта Аннушка?
Этот вопрос немного расстроил Ивана, лицо его передернуло.
- Аннушка здесь совершенно не важна, - проговорил он, нервничая, -
черт ее знает, кто она такая. Просто дура какая-то с садовой. А важно
то, что он заранее, понимаете ли, заранее знал о подсолнечном масле! Вы
меня понимаете?
- Отлично понимаю, - серьезно ответил Стравинский и, коснувшись
колена поэта, добавил: - не волнуйтесь и продолжайте.
- Продолжаю, - сказал Иван, стараясь попасть в тон Стравинскому и
зная уже по горькому опыту, что лишь спокойствие поможет ему, - так
вот, этот страшный тип, а он врет, что он консультант, обладает
какою-то необыкновенной силой... Например, за ним погонишься, а догнать
его нет возможности. А с ним еще парочка, и тоже хороша, но в своем
роде: какой-то длинный в битых стеклах и, кроме того, невероятных
размеров кот, самостоятельно ездящий в трамвае. Кроме того, - никем не
перебиваемый Иван говорил все с большим жаром и убедительностью, - он
лично был на балконе у Понтия Пилата, в чем нет никакого сомнения. Ведь
это что же такое? А? Его надо немедленно арестовать, иначе он
натворит неописуемых бед.
- Так вот вы и добиваетесь, чтобы его арестовали? Правильно я вас
понял? - Спросил Стравинский.
"Он умен, - подумал Иван, - надо признаться, что среди
интеллигентов тоже попадаются на редкость умные. Этого отрицать
нельзя!" - И ответил:
- Совершенно правильно! И как же не добиваться, вы подумайте
сами! А между тем меня силою задержали здесь, тычут в глаза лампой, в
ванне купают, про дядю федю чего-то расспрашивают!.. А его уж давно на
свете нет! Я требую, чтобы меня немедленно выпустили.
- Ну что же, славно, славно! - Отозвался Стравинский, - вот все и
выяснилось. Действительно, какой же смысл задерживать в лечебнице
человека здорового? Хорошо-с. Я вас немедленно же выпишу отсюда, если
вы мне скажете, что вы нормальны. Не докажете, а только скажете.
Итак, вы нормальны?
Тут наступила полная тишина, и толстая женщина, утром ухаживавшая
за Иваном, благоговейно поглядела на профессора, а Иван еще раз
подумал: "Положительно умен".
Предложение профессора ему очень понравилось, однако прежде чем
ответить, он очень и очень подумал, морща лоб, и, наконец, сказал
твердо:
- Я - нормален.
- Ну вот и славно, - облегченно воскликнул Стравинский, - а если
так, то давайте рассуждать логически. Возьмем ваш вчерашний день, -
тут он повернулся, и ему немедленно подали Иванов лист. - В поисках
неизвестного человека, который отрекомендовался вам как знакомый Понтия
Пилата, вы вчера произвели следующие действия, - тут Стравинский стал
загибать длинные пальцы, поглядывая то в лист, то на Ивана, - повесили
на грудь иконку. Было?
- Было, - хмуро согласился Иван.
- Сорвались с забора, повредили лицо? Так? Явились в ресторан с
зажженной свечой в руке, в одном белье и в ресторане побили кого-то.
Привезли вас сюда связанным. Попав сюда, вы звонили в милицию и
просили прислать пулеметы. Затем сделали попытку выброситься из окна.
Так? Спрашивается: возможно ли, действуя таким образом, кого-либо
поймать или арестовать? И если вы человек нормальный, то вы сами
ответите: никоим образом. Вы желаете уйти отсюда? Извольте-с. Но
позвольте вас спросить, куда вы направитесь отсюда?
- Конечно, в милицию, - ответил Иван уже не так твердо и немного
теряясь под взглядом профессора.
- Непосредственно отсюда?
- Угу.
- А на квартиру к себе не заедете? - Быстро спросил Стравинский.
- Да некогда тут заезжать! Пока я по квартирам буду разъезжать,
он улизнет!
- Так. А что же вы скажете в милиции в первую очередь?
- Про Понтия Пилата, - ответил Иван Николаевич, и глаза его
подернулись сумрачной дымкой.
- Ну, вот и славно! - Воскликнул покоренный Стравинский и,
обратившись к тому, что был с бородкой, приказал: - Федор васильевич,
выпишите, пожалуйста, гражданина бездомного в город. Но эту комнату не
занимать, постельное белье можно не менять. Через два часа гражданин
бездомный опять будет здесь. Ну что же, - обратился он к поэту, -
успеха я вам желать не буду, потому что в успех этот ни на йоту не
верю. До скорого свидания! - И он встал, а свита его шевельнулась.
- На каком основании я опять буду здесь? - Тревожно спросил Иван.
Стравинский как будто ждал этого вопроса, немедленно уселся опять
и заговорил:
- На том основании, что, как только вы явитесь в кальсонах в
милицию и скажете, что виделись с человеком, лично знавшим Понтия
Пилата, - как моментально вас привезут сюда, и вы снова окажетесь в
этой же самой комнате.
- При чем здесь кальсоны? - Растерянно оглядываясь, спросил Иван.
- Главным образом Понтий Пилат. Но и кальсоны также. Ведь
казенное же белье мы с вас снимем и выдадим вам ваше одеяние. А
доставлены вы были к нам в кальсонах. А между тем на квартиру к себе
вы заехать отнюдь не собирались, хоть я и намекнул вам на это. Далее
последует Пилат... И дело готово!
Тут что-то странное случилось с Иваном Николаевичем. Его воля как
будто раскололась, и он почувствовал, что слаб, что нуждается в совете.
- Так что же делать? - Спросил он на этот раз уже робко.
- Ну вот и славно! - Отозвался Стравинский, - это резоннейший
вопрос. Теперь я скажу вам, что, собственно, с вами произошло. Вчера
кто-то вас сильно напугал и расстоил рассказом про Понтия Пилата и
прочими вещами. И вот вы, разнервничавшийся, издерганный человек,
пошли по городу, рассказывая про Понтия Пилата. Совершенно
естественно, что вас принимают за сумасшедшего. Ваше спасение сейчас
только в одном - в полном покое. И вам непременно нужно остаться
здесь.
- Но его необходимо поймать! - Уже моляще воскликнул Иван.
- Хорошо-с, но самому-то зачем же бегать? Изложите на бумаге все
ваши подозрения и обвинения против этого человека. Ничего нет проще,
как переслать ваше заявление куда следует, и если, как вы полагаете, мы
имеем дело с преступником, все это выяснится очень скоро. Но только
одно условие: не напрягайте головы и старайтесь поменьше думать о
понтии Пилате. Мало ли чего можно рассказать! Не всему надо верить.
- Понял! - Решительно заявил Иван, - прошу выдать мне бумагу и
перо.
- Выдайте бумагу и коротенький карандаш, - приказал Стравинский
толстой женщине, а Ивану сказал так: - но сегодня советую не писать.
- Нет, нет, сегодня же, непременно сегодня, - встревоженно
вскричал Иван.
- Ну хорошо. Только не напрягайте мозг. Не выйдет сегодня,
выйдет завтра.
- Он уйдет!
- О нет, - уверенно возразил Стравинский, - он никуда не уйдет,
ручаюсь вам. И помните, что здесь у нас вам всемерно помогут, а без
этого у вас ничего не выйдет. Вы меня слышите? - Вдруг
многозначительно спросил Стравинский и завладел обеими руками Ивана
Николаевича. Взяв их в свои, он долго, в упор глядя в глаза Ивану,
повторял: - вам здесь помогут... Вы слышите меня?.. Вам здесь
помогут... Вам здесь помогут... Вы получите облегчение. Здесь тихо,
все спокойно. Вам здесь помогут...
Иван Николаевич неожиданно зевнул, выражение лица его смягчилось.
- Да, да, - тихо сказал он.
- Ну вот и славно! - По своему обыкновению заключил беседу
Стравинский и поднялся, - до свиданья! - Он пожал руку Ивану и, уже
выходя, повернулся к тому, что был с бородкой, и сказал: - да, а
кислород попробуйте... И ванны.
Через несколько мгновений перед Иваном не было ни Стравинского, ни
свиты. За сеткой в окне, в полуденном солнце, красовался радостный и
весенний бор на другом берегу реки, а поближе сверкала река.