Глава 9
Коровьевские штуки
Никанор Иванович босой, председатель жилищного товарищества дома N
302-бис по садовой улице в Москве, где проживал покойный Берлиоз,
находился в страшнейших хлопотах, начиная с предыдущей ночи со среды на
четверг.
В полночь, как мы уже знаем, приехала в дом комиссия, в которой
участвовал Желдыбин, вызывала Никанора Ивановича, сообщила ему о гибели
Берлиоза и вместе с ним отправилась в квартиру N 50.
Там было произведено опечатание рукописей и вещей покойного. Ни
груни, приходящей домработницы, ни легкомысленного Степана Богдановича
в это время в квартире не было. Комиссия объявила Никанору Ивановичу,
что рукописи покойного ею будут взяты для разборки, что жилплощадь
покойного, то есть три комнаты (бывшие ювелиршины кабинет, гостиная и
столовая), переходят в распоряжение жилтоварищества, а вещи покойного
подлежат хранению на указанной жилплощади, впредь до объявления
наследников.
Весть о гибели Берлиоза распространилась по всему дому с какою-то
сверхъестественной быстротою, и с семи часов утра четверга к босому
начали звонить по телефону, а затем и лично являться с заявлениями, в
которых содержались претензии на жилплощадь покойного. И в течение
двух часов Никанор Иванович принял таких заявлений тридцать две штуки.
В них заключались мольбы, угрозы, кляузы, доносы, обещания
произвести ремонт на свой счет, указания на несносную тесноту и
невозможность жить в одной квартире с бандитами. В числе прочего было
потрясающее по своей художественной силе описание похищения пельменей,
уложенных непосредственно в карман пиджака, в квартире N 31, два
обещания покончить жизнь самоубийством и одно признание в тайной
беременности.
Никанора Ивановича вызывали в переднюю его квартиры, брали за
рукав, что-то шептали, подмигивали и обещали не остаться в долгу.
Мука эта продолжалась до начала первого часа дня, когда Никанор
Иванович просто сбежал из своей квартиры в помещение управления у
ворот, но когда увидел он, что и там его подкарауливают, убежал и
оттуда. Кое-как отбившись от тех, что следовали за ним по пятам через
асфальтовый двор, Никанор Иванович скрылся в шестом подъезде и поднялся
на пятый этаж, где и находилась эта поганая квартира N 50.
Отдышавшись на площадке, тучный Никанор Иванович позвонил, но ему
никто не открыл. Он позвонил еще раз и еще раз и начал ворчать и
тихонько ругаться. Но и тогда не открыли. Терпение Никанора Ивановича
лопнуло, и он, достав из кармана связку дубликатов ключей,
принадлежащих домоуправлению, властной рукою открыл дверь и вошел.
- Эй, домработница! - Прокричал Никанор Иванович в полутемной
передней. - Как тебя? Груня, что ли? Тебя нету?
Никто не отозвался.
Тогда Никанор Иванович освободил дверь кабинета от печати, вынул
из портфеля складной метр и шагнул в кабинет.
Шагнуть-то он шагнул, но остановился в изумлении в дверях и даже
вздрогнул.
За столом покойного сидел неизвестный, тощий и длинный гражданин в
клетчатом пиджачке, в жокейской шапочке и в пенсне... Ну, словом, тот
самый.
- Вы кто такой будете, гражданин? - Испуганно спросил Никанор
Иванович.
- Ба! Никанор Иванович, - заорал дребезжащим тенором неожиданный
гражданин и, вскочив, приветствовал председателя насильственным и
внезапным рукопожатием. Приветствие это ничуть не обрадовало Никанора
Ивановича.
- Я извиняюсь, - заговорил он подозрительно, - вы кто такой
будете? Вы - лицо официальное?
- Эх, Никанор Иванович! - Задушевно воскликнул неизвестный. -
Что такое официальное лицо или неофициальное? Все это зависит от того,
с какой точки зрения смотреть на предмет, все это, Никанор Иванович,
условно и зыбко. Сегодня я неофициальное лицо, а завтра, глядишь,
официальное! А бывает и наоборот, Никанор Иванович. И еще как бывает!
Рассуждение это ни в какой степени не удовлетворило председателя
домоуправления. Будучи по природе вообще подозрительным человеком, он
заключил, что разглагольствующий перед ним гражданин - лицо именно
неофициальное, а пожалуй, и праздное.
- Да вы кто такой будете? Как ваша фамилия? - Все суровее стал
спрашивать председатель и даже стал наступать на неизвестного.
- Фамилия моя, - ничуть не смущаясь суровостью, отозвался
гражданин, - ну, скажем, Коровьев. Да не хотите ли закусить, Никанор
Иванович? Без церемоний! А?
- Я извиняюсь, - уже негодуя, заговорил Никанор Иванович, - какие
тут закуски! (Нужно признаться, хоть это и неприятно, что Никанор
Иванович был по натуре несколько грубоват). - На половине покойника
сидеть не разрешается! Вы что здесь делаете?
- Да вы присаживайтесь, Никанор Иванович, - нисколько не теряясь,
орал гражданин и начал юлить, предлагая председателю кресло.
Совершенно освирепев, Никанор Иванович отверг кресло и завопил:
- Да кто вы такой?
- Я, изволите ли видеть, состою переводчиком при особе иностранца,
имеющего резиденцию в этой квартире, - отрекомендовался назвавший себя
Коровьевым и щелкнул каблуком рыжего нечищенного ботинка.
Никанор Иванович открыл рот. Наличность какого-то иностранца, да
еще с переводчиком, в этой квартире явилась для него совершеннейшим
сюрпризом, и он потребовал объяснений.
Переводчик охотно объяснился. Иностранный артист господин Воланд
был любезно приглашен директором варьете Степаном Богдановичем
Лиходеевым провести время своих гастролей, примерно недельку, у него в
квартире, о чем он еще вчера написал Никанору Ивановичу, с просьбой
прописать иностранца временно, покуда сам Лиходеев съездит в Ялту.
- Ничего он мне не писал, - в изумлении сказал председатель.
- А вы поройтесь у себя в портфеле, Никанор Иванович, - сладко
предложил Коровьев.
Никанор Иванович, пожимая плечами, открыл портфель и обнаружил в
нем письмо Лиходеева.
- Как же это я про него забыл? - Тупо глядя на вскрытый конверт,
пробормотал Никанор Иванович.
- То ли бывает, то ли бывает, Никанор Иванович! - Затрещал
Коровьев, - рассеянность, рассеянность, и переутомление, и повышенное
кровяное давление, дорогой наш друг Никанор Иванович! Я сам рассеян до
ужаса. Как-нибудь за рюмкой я вам расскажу несколько фактов из моей
биографии, вы обхохочетесь!
- Когда же Лиходеев едет в Ялту?!
- Да он уже уехал, уехал! - Закричал переводчик, - он, знаете ли,
уж катит! Уж он черт знает где! - И тут переводчик замахал руками,
как мельничными крыльями.
Никанор Иванович заявил, что ему необходимо лично повидать
иностранца, но в этом получил от переводчика отказ: никак невозможно.
Занят. Дрессирует кота.
- Кота, ежели угодно, могу показать, - предложил Коровьев.
От этого, в свою очередь, отказался Никанор Иванович, а переводчик
тут же сделал председателю неожиданное, но весьма интересное
предложение.
Ввиду того, что господин Воланд нипочем не желает жить в
гостинице, а жить он привык просторно, то вот не сдаст ли
жилтоварищество на недельку, пока будут продолжаться гастроли Воланда в
Москве, ему всю квартирку, то есть и комнаты покойного?
- Ведь ему безразлично, покойнику, - шепотом сипел Коровьев, - ему
теперь, сами согласитесь, Никанор Иванович, квартира эта ни к чему?
Никанор Иванович в некотором недоумении возразил, что, мол,
иностранцам полагается жить в "Метрополе", а вовсе не на частных
квартирах...
- Говорю вам, капризен, как черт знает что! - Зашептал Коровьев, -
ну не желает! Не любит он гостиниц! Вот они где у меня сидят, эти
интуристы! - Интимно пожаловался Коровьев, тыча пальцем в свою
жилистую шею, - верите ли, всю душу вымотали! Приедет... И или
нашпионит, как последний сукин сын, или же капризами все нервы
вымотает: и то ему не так, и это не так!.. А вашему товариществу,
Никанор Иванович, полнейшая выгода и очевидный профит. А за деньгами он
не постоит, - Коровьев оглянулся, а затем шепнул на ухо председателю: -
миллионер!
В предложении переводчика заключался ясный практический смысл,
предложение было очень солидное, но что-то удивительно несолидное было
и в манере переводчика говорить, и в его одежде, и в этом
омерзительном, никуда не годном пенсне. Вследствие этого что-то
неясное томило душу председателя, и все-таки он решил принять
предложение. Дело в том, что в жилтовариществе был, увы, преизрядный
дефицит. К осени надо было закупать нефть для парового отопления, а на
какие шиши - неизвестно. А с интуристовыми деньгами, пожалуй, можно
было и вывернуться. Но деловой и осторожный Никанор Иванович заявил,
что ему прежде всего придется увязать этот вопрос с интуристским бюро.
- Я понимаю, - вскричал Коровьев, - как же без увязки,
обязательно. Вот вам телефон, Никанор Иванович, и немедленно
увязывайте. А насчет денег не стесняйтесь, - шепотом добавил он,
увлекая председателя в переднюю к телефону, - с кого же взять, как не с
него! Если б вы видели, какая у него вилла в ницце! Да будущим летом,
как поедете за границу, нарочно заезжайте посмотреть - ахнете!
Дело с интуристским бюро уладилось по телефону с необыкновенной,
поразившей председателя, быстротою. Оказалось, что там уже знают о
намерении господина Воланда жить в частной квартире Лиходеева и против
этого ничуть не возражают.
- Ну и чудно! - Орал Коровьев.
Несколько ошеломленный его трескотней, председатель заявил, что
жилтоварищество согласно сдать на неделю квартиру N 50 артисту Воланду
с платой по... - Никанор Иванович замялся немножко и сказал:
- По пятьсот рублей в день.
Тут Коровьев окончательно поразил председателя. Воровски
подмигнув в сторону спальни, откуда слышались мягкие прыжки тяжелого
кота, он просипел:
- За неделю это выходит, стало быть, три с половиной тысячи?
Никанор Иванович подумал, что он прибавит к этому: "Ну и аппетитик
же у вас, Никанор Иванович!" - Но Коровьев сказал совсем другое:
- Да разве это сумма! Просите пять, он даст.
Растерянно ухмыльнувшись, Никанор Иванович и сам не заметил, как
оказался у письменного стола, где Коровьев с величайшей быстротой и
ловкостью начертал в двух экземплярах контракт. После этого он слетал с
ним в спальню и вернулся, причем оба экземпляра оказались уже
размашисто подписанными иностранцем. Подписал контракт и председатель.
Тут Коровьев попросил расписочку на пять...
- Прописью, прописью, Никанор Иванович!.. Тысяч рублей, - и со
словами, как-то не идущими к серьезному делу: - эйн, цвей, дрей! -
Выложил председателю пять новеньких банковских пачек.
Произошло подсчитывание, пересыпаемое шуточками и прибаутками
Коровьева, вроде "денежка счет любит", "свой глазок - смотрок" и
прочего такого же.
Пересчитав деньги, председатель получил от коровьва паспорт
иностранца для временной прописки, уложил его, и контракт, и деньги в
портфель, и, как-то не удержавшись, стыдливо попросил контрамарочку...
- О чем разговор! - Взревел Коровьев, - сколько вам билетиков,
Никанор Иванович, двенадцать, пятнадцать?
Ошеломленный председатель пояснил, что контрамарок ему нужна
только парочка, ему и Пелагее Антоновне, его супруге.
Коровьев тут же выхватил блокнот и лихо выписал Никанору Ивановичу
контрамарочку на две персоны в первом ряду. И эту контрамарочку
переводчик левой рукой ловко всучил Никанору Ивановичу, а правой вложил
в другую руку председателя толстую хрустнувшую пачку. Метнув на нее
взгляд, Никанор Иванович густо покраснел и стал ее отпихивать от себя.
- Этого не полагается... - Бормотал он.
- И слушать не стану, - зашипел в самое ухо его Коровьев, - у нас
не полагается, а у иностранцев полагается. Вы его обидите, Никанор
Иванович, а это неудобно. Вы трудились...
- Строго преследуется, - тихо-претихо прошептал председатель и
оглянулся.
- А где же свидетели? - Шепнул в другое ухо Коровьев, - я вас
спрашиваю, где они? Что вы?
И тут случилось, как утверждал впоследствии председатель, чудо:
пачка сама вползла к нему в портфель. А затем председатель, какой-то
расслабленный и даже разбитый, оказался на лестнице. Вихрь мыслей
бушевал у него в голове. Тут вертелась и вилла в ницце, и
дрессированный кот, и мысль о том, что свидетелей действительно не
было, и что Пелагея Антоновна обрадуется контрамарке. Это были
бессвязные мысли, но в общем приятные. И тем не менее где-то какая-то
иголочка в самой глубине души покалывала председателя. Это была
иголочка беспокойства. Кроме того, тут же на лестнице председателя,
как удар, хватила мысль: "А как же попал в кабинет переводчик, если на
дверях была печать?! И как он, Никанор Иванович, об этом не спросил?"
Некоторое время председатель, как баран, смотрел на ступеньки лестницы,
но потом решил плюнуть на это и не мучить себя замысловатым вопросом.
Лишь только председатель покинул квартиру, из спальни донесся
низкий голос:
- Мне этот Никанор Иванович не понравился. Он выжига и плут.
Нельзя ли сделать так, чтобы он больше не приходил?
- Мессир, вам стоит это приказать!.. - Отозвался откуда-то
Коровьев, но не дребезжащим, а очень чистым и звучным голосом.
И сейчас же проклятый переводчик оказался в передней, навертел там
номер и начал почему-то очень плаксиво говорить в трубку:
- Алло! Считаю долгом сообщить, что наш председатель
жилтоварищества дома номер триста два-бис по садовой, Никанор Иванович
босой, спекулирует валютой. В данный момент в его квартире номер
тридцать пять в вентиляции, в уборной, в газетной бумаге четыреста
долларов. Говорит жилец означенного дома из квартиры номер одиннадцать
тимофей квасцов. Но заклинаю держать в тайне мое имя. Опасаюсь мести
вышеизложенного председателя.
И повесил трубку, подлец.
Что дальше происходило в квартире N 50, неизвестно, но известно,
что происходило у Никанора Ивановича. Запершись у себя в уборной на
крючок, он вытащил из портфеля пачку, навязанную переводчиком, и
убедился в том, что в ней четыреста рублей. Эту пачку Никанор Иванович
завернул в обрывок газеты и засунул в вентиляционный ход.
Через пять минут председатель сидел за столом в своей маленькой
столовой. Супруга его принесла из кухни аккуратно нарезанную селедочку,
густо посыпанную зеленым луком. Никанор Иванович налил лафитничек,
выпил, налил второй, выпил, подхватил на вилку три куска селедки... И в
это время позвонили, а Пелагея Антоновна внесла дымящуюся кастрюлю, при
одном взгляде на которую сразу можно было догадаться, что в ней, в гуще
огненного борща, находится то, чего вкуснее нет в мире, - мозговая
кость.
Проглотив слюну, Никанор Иванович заворчал, как пес:
- А чтоб вам провалиться! Поесть не дадут. Не пускай никого,
меня нету, нету. Насчет квартиры скажи, чтобы перестали трепаться.
Через неделю будет заседание...
Супруга побежала в переднюю, а Никанор Иванович разливательной
ложкой поволок из огнедышащего озера - ее, кость, треснувшую вдоль. И
в эту минуту в столовую вошли двое граждан, а с ними почему-то очень
бледная Пелагея Антоновна. При взгляде на граждан побелел и Никанор
Иванович и поднялся.
- Где сортир? - Озабоченно спросил первый, который был в белой
косоворотке.
На обеденном столе что-то стукнуло (это Никанор Иванович уронил
ложку на клеенку).
- Здесь, здесь, - скороговоркой ответила Пелагея Антоновна.
И пришедшие немедленно устремились в коридор.
- А в чем дело? - Тихо спросил Никанор Иванович, следуя за
пришедшими, - у нас ничего такого в квартире не может быть... А у вас
документики... Я извиняюсь...
Первый на ходу показал Никанору Ивановичу документик, а второй в
эту же минуту оказался стоящим на табуретке в уборной, с рукою,
засунутой в вентиляционный ход. В глазах у Никанора Ивановича
потемнело, газету сняли, но в пачке оказались не рубли, а неизвестные
деньги, не то синие, не то зеленые, и с изображением какого-то старика.
Впрочем, все это Никанор Иванович разглядел неясно, перед глазами у
него плавали какие-то пятна.
- Доллары в вентиляции, - задумчиво сказал первый и спросил
Никанора Ивановича мягко и вежливо: - ваш пакетик?
- Нет! - Ответил Никанор Иванович страшным голосом, - подбросили
враги!
- Это бывает, - согласился тот, первый, и опять-таки мягко
добавил: - ну что же, надо остальные сдавать.
- Нету у меня! Нету, богом клянусь, никогда в руках не держал! -
Отчаянно вскричал председатель.
Он кинулся к комоду, с грохотом вытащил ящик, а из него портфель,
бессвязно при этом выкрикивая:
- Вот контракт... Переводчик-гад подбросил... Коровьев... В
пенсне!
Он открыл портфель, глянул в него, сунул в него руку, посинел
лицом и уронил портфель в борщ. В портфеле ничего не было: ни
степиного письма, ни контракта, ни иностранцева паспорта, ни денег, ни
контрамарки. Словом, ничего, кроме складного метра.
- Товариши! - Неистово закричал председатель, - держите их! У нас
в доме нечистая сила!
И тут же неизвестно что померещилось Пелагее Антоновне, но только
она, всплеснув руками, вскричала:
- Покайся, Иваныч! Тебе скидка выйдет!
С глазами, налитыми кровью, Никанор Иванович занес кулаки над
головой жены, хрипя:
- У, дура проклятая!
Тут он ослабел и опустился на стул, очевидно, решив покориться
неизбежному.
В это время тимофей кондратьевич квасцов на площадке лестницы
припадал к замочной скважине в дверях квартиры председателя то ухом, то
глазом, изнывая от любопытства.
Через пять минут жильцы дома, находившиеся во дворе, видели, как
председатель в сопровождении еще двух лиц проследовал прямо к воротам
дома. Рассказывали, что на Никаноре Ивановиче лица не было, что он
пошатывался, проходя, как пьяный, и что-то бормотал.
А еще через час неизвестный гражданин явился в квартиру номер
одиннадцать, как раз в то время, когда тимофей кондратьевич рассказывал
другим жильцам, захлебываясь от удовольствия, о том, как замели
председателя, пальцем выманил из кухни тимофея кондратьевича в
переднюю, что-то ему сказал и вместе с ним пропал.