Previous Next Contents


 

Глава 9

Коровьевские штуки

 

Никанор Иванович босой, председатель жилищного товарищества дома N

302-бис по садовой улице в Москве, где проживал покойный Берлиоз,

находился в страшнейших хлопотах, начиная с предыдущей ночи со среды на

четверг.

 

В полночь, как мы уже знаем, приехала в дом комиссия, в которой

участвовал Желдыбин, вызывала Никанора Ивановича, сообщила ему о гибели

Берлиоза и вместе с ним отправилась в квартиру N 50.

 

Там было произведено опечатание рукописей и вещей покойного. Ни

груни, приходящей домработницы, ни легкомысленного Степана Богдановича

в это время в квартире не было. Комиссия объявила Никанору Ивановичу,

что рукописи покойного ею будут взяты для разборки, что жилплощадь

покойного, то есть три комнаты (бывшие ювелиршины кабинет, гостиная и

столовая), переходят в распоряжение жилтоварищества, а вещи покойного

подлежат хранению на указанной жилплощади, впредь до объявления

наследников.

 

Весть о гибели Берлиоза распространилась по всему дому с какою-то

сверхъестественной быстротою, и с семи часов утра четверга к босому

начали звонить по телефону, а затем и лично являться с заявлениями, в

которых содержались претензии на жилплощадь покойного. И в течение

двух часов Никанор Иванович принял таких заявлений тридцать две штуки.

 

В них заключались мольбы, угрозы, кляузы, доносы, обещания

произвести ремонт на свой счет, указания на несносную тесноту и

невозможность жить в одной квартире с бандитами. В числе прочего было

потрясающее по своей художественной силе описание похищения пельменей,

уложенных непосредственно в карман пиджака, в квартире N 31, два

обещания покончить жизнь самоубийством и одно признание в тайной

беременности.

 

Никанора Ивановича вызывали в переднюю его квартиры, брали за

рукав, что-то шептали, подмигивали и обещали не остаться в долгу.

 

Мука эта продолжалась до начала первого часа дня, когда Никанор

Иванович просто сбежал из своей квартиры в помещение управления у

ворот, но когда увидел он, что и там его подкарауливают, убежал и

оттуда. Кое-как отбившись от тех, что следовали за ним по пятам через

асфальтовый двор, Никанор Иванович скрылся в шестом подъезде и поднялся

на пятый этаж, где и находилась эта поганая квартира N 50.

 

Отдышавшись на площадке, тучный Никанор Иванович позвонил, но ему

никто не открыл. Он позвонил еще раз и еще раз и начал ворчать и

тихонько ругаться. Но и тогда не открыли. Терпение Никанора Ивановича

лопнуло, и он, достав из кармана связку дубликатов ключей,

принадлежащих домоуправлению, властной рукою открыл дверь и вошел.

 

- Эй, домработница! - Прокричал Никанор Иванович в полутемной

передней. - Как тебя? Груня, что ли? Тебя нету?

 

Никто не отозвался.

 

Тогда Никанор Иванович освободил дверь кабинета от печати, вынул

из портфеля складной метр и шагнул в кабинет.

 

Шагнуть-то он шагнул, но остановился в изумлении в дверях и даже

вздрогнул.

 

За столом покойного сидел неизвестный, тощий и длинный гражданин в

клетчатом пиджачке, в жокейской шапочке и в пенсне... Ну, словом, тот

самый.

 

- Вы кто такой будете, гражданин? - Испуганно спросил Никанор

Иванович.

 

- Ба! Никанор Иванович, - заорал дребезжащим тенором неожиданный

гражданин и, вскочив, приветствовал председателя насильственным и

внезапным рукопожатием. Приветствие это ничуть не обрадовало Никанора

Ивановича.

 

- Я извиняюсь, - заговорил он подозрительно, - вы кто такой

будете? Вы - лицо официальное?

 

- Эх, Никанор Иванович! - Задушевно воскликнул неизвестный. -

Что такое официальное лицо или неофициальное? Все это зависит от того,

с какой точки зрения смотреть на предмет, все это, Никанор Иванович,

условно и зыбко. Сегодня я неофициальное лицо, а завтра, глядишь,

официальное! А бывает и наоборот, Никанор Иванович. И еще как бывает!

 

Рассуждение это ни в какой степени не удовлетворило председателя

домоуправления. Будучи по природе вообще подозрительным человеком, он

заключил, что разглагольствующий перед ним гражданин - лицо именно

неофициальное, а пожалуй, и праздное.

 

- Да вы кто такой будете? Как ваша фамилия? - Все суровее стал

спрашивать председатель и даже стал наступать на неизвестного.

 

- Фамилия моя, - ничуть не смущаясь суровостью, отозвался

гражданин, - ну, скажем, Коровьев. Да не хотите ли закусить, Никанор

Иванович? Без церемоний! А?

 

- Я извиняюсь, - уже негодуя, заговорил Никанор Иванович, - какие

тут закуски! (Нужно признаться, хоть это и неприятно, что Никанор

Иванович был по натуре несколько грубоват). - На половине покойника

сидеть не разрешается! Вы что здесь делаете?

 

- Да вы присаживайтесь, Никанор Иванович, - нисколько не теряясь,

орал гражданин и начал юлить, предлагая председателю кресло.

 

Совершенно освирепев, Никанор Иванович отверг кресло и завопил:

 

- Да кто вы такой?

 

- Я, изволите ли видеть, состою переводчиком при особе иностранца,

имеющего резиденцию в этой квартире, - отрекомендовался назвавший себя

Коровьевым и щелкнул каблуком рыжего нечищенного ботинка.

 

Никанор Иванович открыл рот. Наличность какого-то иностранца, да

еще с переводчиком, в этой квартире явилась для него совершеннейшим

сюрпризом, и он потребовал объяснений.

 

Переводчик охотно объяснился. Иностранный артист господин Воланд

был любезно приглашен директором варьете Степаном Богдановичем

Лиходеевым провести время своих гастролей, примерно недельку, у него в

квартире, о чем он еще вчера написал Никанору Ивановичу, с просьбой

прописать иностранца временно, покуда сам Лиходеев съездит в Ялту.

 

- Ничего он мне не писал, - в изумлении сказал председатель.

 

- А вы поройтесь у себя в портфеле, Никанор Иванович, - сладко

предложил Коровьев.

 

Никанор Иванович, пожимая плечами, открыл портфель и обнаружил в

нем письмо Лиходеева.

 

- Как же это я про него забыл? - Тупо глядя на вскрытый конверт,

пробормотал Никанор Иванович.

 

- То ли бывает, то ли бывает, Никанор Иванович! - Затрещал

Коровьев, - рассеянность, рассеянность, и переутомление, и повышенное

кровяное давление, дорогой наш друг Никанор Иванович! Я сам рассеян до

ужаса. Как-нибудь за рюмкой я вам расскажу несколько фактов из моей

биографии, вы обхохочетесь!

 

- Когда же Лиходеев едет в Ялту?!

 

- Да он уже уехал, уехал! - Закричал переводчик, - он, знаете ли,

уж катит! Уж он черт знает где! - И тут переводчик замахал руками,

как мельничными крыльями.

 

Никанор Иванович заявил, что ему необходимо лично повидать

иностранца, но в этом получил от переводчика отказ: никак невозможно.

Занят. Дрессирует кота.

 

- Кота, ежели угодно, могу показать, - предложил Коровьев.

 

От этого, в свою очередь, отказался Никанор Иванович, а переводчик

тут же сделал председателю неожиданное, но весьма интересное

предложение.

 

Ввиду того, что господин Воланд нипочем не желает жить в

гостинице, а жить он привык просторно, то вот не сдаст ли

жилтоварищество на недельку, пока будут продолжаться гастроли Воланда в

Москве, ему всю квартирку, то есть и комнаты покойного?

 

- Ведь ему безразлично, покойнику, - шепотом сипел Коровьев, - ему

теперь, сами согласитесь, Никанор Иванович, квартира эта ни к чему?

 

Никанор Иванович в некотором недоумении возразил, что, мол,

иностранцам полагается жить в "Метрополе", а вовсе не на частных

квартирах...

 

- Говорю вам, капризен, как черт знает что! - Зашептал Коровьев, -

ну не желает! Не любит он гостиниц! Вот они где у меня сидят, эти

интуристы! - Интимно пожаловался Коровьев, тыча пальцем в свою

жилистую шею, - верите ли, всю душу вымотали! Приедет... И или

нашпионит, как последний сукин сын, или же капризами все нервы

вымотает: и то ему не так, и это не так!.. А вашему товариществу,

Никанор Иванович, полнейшая выгода и очевидный профит. А за деньгами он

не постоит, - Коровьев оглянулся, а затем шепнул на ухо председателю: -

миллионер!

 

В предложении переводчика заключался ясный практический смысл,

предложение было очень солидное, но что-то удивительно несолидное было

и в манере переводчика говорить, и в его одежде, и в этом

омерзительном, никуда не годном пенсне. Вследствие этого что-то

неясное томило душу председателя, и все-таки он решил принять

предложение. Дело в том, что в жилтовариществе был, увы, преизрядный

дефицит. К осени надо было закупать нефть для парового отопления, а на

какие шиши - неизвестно. А с интуристовыми деньгами, пожалуй, можно

было и вывернуться. Но деловой и осторожный Никанор Иванович заявил,

что ему прежде всего придется увязать этот вопрос с интуристским бюро.

 

- Я понимаю, - вскричал Коровьев, - как же без увязки,

обязательно. Вот вам телефон, Никанор Иванович, и немедленно

увязывайте. А насчет денег не стесняйтесь, - шепотом добавил он,

увлекая председателя в переднюю к телефону, - с кого же взять, как не с

него! Если б вы видели, какая у него вилла в ницце! Да будущим летом,

как поедете за границу, нарочно заезжайте посмотреть - ахнете!

 

Дело с интуристским бюро уладилось по телефону с необыкновенной,

поразившей председателя, быстротою. Оказалось, что там уже знают о

намерении господина Воланда жить в частной квартире Лиходеева и против

этого ничуть не возражают.

 

- Ну и чудно! - Орал Коровьев.

 

Несколько ошеломленный его трескотней, председатель заявил, что

жилтоварищество согласно сдать на неделю квартиру N 50 артисту Воланду

с платой по... - Никанор Иванович замялся немножко и сказал:

 

- По пятьсот рублей в день.

 

Тут Коровьев окончательно поразил председателя. Воровски

подмигнув в сторону спальни, откуда слышались мягкие прыжки тяжелого

кота, он просипел:

 

- За неделю это выходит, стало быть, три с половиной тысячи?

 

Никанор Иванович подумал, что он прибавит к этому: "Ну и аппетитик

же у вас, Никанор Иванович!" - Но Коровьев сказал совсем другое:

 

- Да разве это сумма! Просите пять, он даст.

 

Растерянно ухмыльнувшись, Никанор Иванович и сам не заметил, как

оказался у письменного стола, где Коровьев с величайшей быстротой и

ловкостью начертал в двух экземплярах контракт. После этого он слетал с

ним в спальню и вернулся, причем оба экземпляра оказались уже

размашисто подписанными иностранцем. Подписал контракт и председатель.

Тут Коровьев попросил расписочку на пять...

 

- Прописью, прописью, Никанор Иванович!.. Тысяч рублей, - и со

словами, как-то не идущими к серьезному делу: - эйн, цвей, дрей! -

Выложил председателю пять новеньких банковских пачек.

 

Произошло подсчитывание, пересыпаемое шуточками и прибаутками

Коровьева, вроде "денежка счет любит", "свой глазок - смотрок" и

прочего такого же.

 

Пересчитав деньги, председатель получил от коровьва паспорт

иностранца для временной прописки, уложил его, и контракт, и деньги в

портфель, и, как-то не удержавшись, стыдливо попросил контрамарочку...

 

- О чем разговор! - Взревел Коровьев, - сколько вам билетиков,

Никанор Иванович, двенадцать, пятнадцать?

 

Ошеломленный председатель пояснил, что контрамарок ему нужна

только парочка, ему и Пелагее Антоновне, его супруге.

 

Коровьев тут же выхватил блокнот и лихо выписал Никанору Ивановичу

контрамарочку на две персоны в первом ряду. И эту контрамарочку

переводчик левой рукой ловко всучил Никанору Ивановичу, а правой вложил

в другую руку председателя толстую хрустнувшую пачку. Метнув на нее

взгляд, Никанор Иванович густо покраснел и стал ее отпихивать от себя.

 

- Этого не полагается... - Бормотал он.

 

- И слушать не стану, - зашипел в самое ухо его Коровьев, - у нас

не полагается, а у иностранцев полагается. Вы его обидите, Никанор

Иванович, а это неудобно. Вы трудились...

 

- Строго преследуется, - тихо-претихо прошептал председатель и

оглянулся.

 

- А где же свидетели? - Шепнул в другое ухо Коровьев, - я вас

спрашиваю, где они? Что вы?

 

И тут случилось, как утверждал впоследствии председатель, чудо:

пачка сама вползла к нему в портфель. А затем председатель, какой-то

расслабленный и даже разбитый, оказался на лестнице. Вихрь мыслей

бушевал у него в голове. Тут вертелась и вилла в ницце, и

дрессированный кот, и мысль о том, что свидетелей действительно не

было, и что Пелагея Антоновна обрадуется контрамарке. Это были

бессвязные мысли, но в общем приятные. И тем не менее где-то какая-то

иголочка в самой глубине души покалывала председателя. Это была

иголочка беспокойства. Кроме того, тут же на лестнице председателя,

как удар, хватила мысль: "А как же попал в кабинет переводчик, если на

дверях была печать?! И как он, Никанор Иванович, об этом не спросил?"

Некоторое время председатель, как баран, смотрел на ступеньки лестницы,

но потом решил плюнуть на это и не мучить себя замысловатым вопросом.

 

Лишь только председатель покинул квартиру, из спальни донесся

низкий голос:

 

- Мне этот Никанор Иванович не понравился. Он выжига и плут.

Нельзя ли сделать так, чтобы он больше не приходил?

 

- Мессир, вам стоит это приказать!.. - Отозвался откуда-то

Коровьев, но не дребезжащим, а очень чистым и звучным голосом.

 

И сейчас же проклятый переводчик оказался в передней, навертел там

номер и начал почему-то очень плаксиво говорить в трубку:

 

- Алло! Считаю долгом сообщить, что наш председатель

жилтоварищества дома номер триста два-бис по садовой, Никанор Иванович

босой, спекулирует валютой. В данный момент в его квартире номер

тридцать пять в вентиляции, в уборной, в газетной бумаге четыреста

долларов. Говорит жилец означенного дома из квартиры номер одиннадцать

тимофей квасцов. Но заклинаю держать в тайне мое имя. Опасаюсь мести

вышеизложенного председателя.

 

И повесил трубку, подлец.

 

Что дальше происходило в квартире N 50, неизвестно, но известно,

что происходило у Никанора Ивановича. Запершись у себя в уборной на

крючок, он вытащил из портфеля пачку, навязанную переводчиком, и

убедился в том, что в ней четыреста рублей. Эту пачку Никанор Иванович

завернул в обрывок газеты и засунул в вентиляционный ход.

 

Через пять минут председатель сидел за столом в своей маленькой

столовой. Супруга его принесла из кухни аккуратно нарезанную селедочку,

густо посыпанную зеленым луком. Никанор Иванович налил лафитничек,

выпил, налил второй, выпил, подхватил на вилку три куска селедки... И в

это время позвонили, а Пелагея Антоновна внесла дымящуюся кастрюлю, при

одном взгляде на которую сразу можно было догадаться, что в ней, в гуще

огненного борща, находится то, чего вкуснее нет в мире, - мозговая

кость.

 

Проглотив слюну, Никанор Иванович заворчал, как пес:

 

- А чтоб вам провалиться! Поесть не дадут. Не пускай никого,

меня нету, нету. Насчет квартиры скажи, чтобы перестали трепаться.

Через неделю будет заседание...

 

Супруга побежала в переднюю, а Никанор Иванович разливательной

ложкой поволок из огнедышащего озера - ее, кость, треснувшую вдоль. И

в эту минуту в столовую вошли двое граждан, а с ними почему-то очень

бледная Пелагея Антоновна. При взгляде на граждан побелел и Никанор

Иванович и поднялся.

 

- Где сортир? - Озабоченно спросил первый, который был в белой

косоворотке.

 

На обеденном столе что-то стукнуло (это Никанор Иванович уронил

ложку на клеенку).

 

- Здесь, здесь, - скороговоркой ответила Пелагея Антоновна.

 

И пришедшие немедленно устремились в коридор.

 

- А в чем дело? - Тихо спросил Никанор Иванович, следуя за

пришедшими, - у нас ничего такого в квартире не может быть... А у вас

документики... Я извиняюсь...

 

Первый на ходу показал Никанору Ивановичу документик, а второй в

эту же минуту оказался стоящим на табуретке в уборной, с рукою,

засунутой в вентиляционный ход. В глазах у Никанора Ивановича

потемнело, газету сняли, но в пачке оказались не рубли, а неизвестные

деньги, не то синие, не то зеленые, и с изображением какого-то старика.

Впрочем, все это Никанор Иванович разглядел неясно, перед глазами у

него плавали какие-то пятна.

 

- Доллары в вентиляции, - задумчиво сказал первый и спросил

Никанора Ивановича мягко и вежливо: - ваш пакетик?

 

- Нет! - Ответил Никанор Иванович страшным голосом, - подбросили

враги!

 

- Это бывает, - согласился тот, первый, и опять-таки мягко

добавил: - ну что же, надо остальные сдавать.

 

- Нету у меня! Нету, богом клянусь, никогда в руках не держал! -

Отчаянно вскричал председатель.

 

Он кинулся к комоду, с грохотом вытащил ящик, а из него портфель,

бессвязно при этом выкрикивая:

 

- Вот контракт... Переводчик-гад подбросил... Коровьев... В

пенсне!

 

Он открыл портфель, глянул в него, сунул в него руку, посинел

лицом и уронил портфель в борщ. В портфеле ничего не было: ни

степиного письма, ни контракта, ни иностранцева паспорта, ни денег, ни

контрамарки. Словом, ничего, кроме складного метра.

 

- Товариши! - Неистово закричал председатель, - держите их! У нас

в доме нечистая сила!

 

И тут же неизвестно что померещилось Пелагее Антоновне, но только

она, всплеснув руками, вскричала:

 

- Покайся, Иваныч! Тебе скидка выйдет!

 

С глазами, налитыми кровью, Никанор Иванович занес кулаки над

головой жены, хрипя:

 

- У, дура проклятая!

 

Тут он ослабел и опустился на стул, очевидно, решив покориться

неизбежному.

 

В это время тимофей кондратьевич квасцов на площадке лестницы

припадал к замочной скважине в дверях квартиры председателя то ухом, то

глазом, изнывая от любопытства.

 

Через пять минут жильцы дома, находившиеся во дворе, видели, как

председатель в сопровождении еще двух лиц проследовал прямо к воротам

дома. Рассказывали, что на Никаноре Ивановиче лица не было, что он

пошатывался, проходя, как пьяный, и что-то бормотал.

 

А еще через час неизвестный гражданин явился в квартиру номер

одиннадцать, как раз в то время, когда тимофей кондратьевич рассказывал

другим жильцам, захлебываясь от удовольствия, о том, как замели

председателя, пальцем выманил из кухни тимофея кондратьевича в

переднюю, что-то ему сказал и вместе с ним пропал.


 Previous Next Contents